Неточные совпадения
Скоро, увлечённый рассказами
Марка, он забывал
о них и
о себе, напряжённо слушая, смеялся вместе со всеми, когда было смешно, угрюмо вздыхал, слыша тяжкое и страшное, и виновато опускал голову, когда Марк сурово
говорил о трусливом бессердечии людей,
о их лени,
о позорном умении быстро ко всему привыкать и
о многих других холопьих свойствах русского человека.
Кожемякину хотелось рассказать
о Марке Васильеве, об Евгении, он чувствовал, что может
говорить о них высокими, хорошими словами, и начинал...
Он торопливо начал
говорить про
Марка Васильева, легко вспоминая его речи, потом вынул из стола записки свои и читал их почти плача, точно панихиду служа
о людях, уже отошедших из его мира.
Автор этого письма
говорит о Клире как
о лице хорошо ему известном и оправдывает его отзыв
о Марке Аврелии; в заключение же
говорит с огорчением: «Критики, а особливо вмешивающиеся в дела политические, которых не знают ни малейшей связи, всегда будут иметь прекрасное поле рассыпать свои рассказы».
— Позвольте, голуба, позвольте, позвольте, позвольте. Не так, не так. Ведь вы к кому обращаетесь? К самому
Марку Великолепному? Ну, стало быть, вы не имеете ни малейшего представления
о том, как в Древнем Риме подчиненные
говорили с главным начальником. Глядите: вот, вот жест.
В прошлом году некоторые обстоятельства, всего более досадные для нас самих, помешали нам подробно
говорить о малороссийских рассказах
Марка Вовчка, переведенных г.
Мы имеем в виду другие толки, другие мнения,
о которых считаем удобным
поговорить теперь, по поводу книжки
Марка Вовчка.
Один критик взялся было сказать свое слово
о Марке Вовчке, да и то доказал только полную несостоятельность свою —
говорить о предмете, так далеко превосходящем его разумение…
— Будьте спокойны, что могу, то сделаю, — сказал Патап Максимыч. — А теперь вот
о чем хочу спросить я вас: от слова не сделается, а все-таки… сами вы видели
Марка Данилыча… Вон и лекарь
говорит и по всем замечаниям выходит, что не жилец он на свете. Надо бы вам хорошенько подумать, как делами распорядиться.
Не таково было дельце
Марка Данилыча, чтоб
говорить о нем с писарями.
Дарья Сергевна писала Прожженному, что Марко Данилыч вдруг заболел и велел ему, оставя дела, сейчас же ехать домой с деньгами и счетами. Не помянула она, по совету Патапа Максимыча, что
Марку Данилычу удар приключился. «Ежель
о том узнает он, —
говорил Чапурин, — деньги-то под ноготок, а сам мах чрез тын, и поминай его как звали». В тот же вечер поехала за Дуней и Аграфена Петровна.
«И то еще я замечал, —
говорил он, — что пенсионная, выйдя замуж, рано ли поздно, хахаля заведет себе, а не то и двух, а котора у мастерицы была в обученье, дура-то дурой окажется, да к тому же и злобы много накопит в себе…» А Макрина тотчáс ему на те речи: «С мужьями у таких жен, сколько я их ни видывала, ладов не бывает: взбалмошны, непокорливы, что ни день, то в дому содом да драна грамота, и таким женам много от супружеских кулаков достается…» Наговорившись с
Марком Данилычем
о таких женах и девицах, Макрина ровно обрывала свои россказни, заводила речь
о стороннем, а дня через два опять, бывало, поведет прежние речи…
Марк расхохотался, охватил Нинку за плечи и стал горячо целовать. Она удивленно и обиженно отстранилась. Хотелось продолжать
говорить о том важном, чем она жила и во что необходимо было посвятить
Марка, непонятно было, чего он расхохотался. Но он еще горячей припал к ее губам, целовал, ласкал и вскоре в страстный вихрь увлек душу Нинки.